Сотрудники Лаборатории публичной социологии провели серию глубинных интервью с россиянами, которые попытались повлиять на судьбу своих близких (солдат срочной службы, контрактников и мобилизованных), оказавшихся в российской армии в 2022 году.

В ходе интервью исследователи выясняли, как люди пытались помочь своим близким и каково их отношение к происходящему. Примерно половина – 12 человек обращались за помощью в НКО, в помогающие организации на волне "частичной мобилизации". Из этих 12 человек –пять это матери срочников, одна мать мобилизованного, остальные шестеро – родственники тех, кто или подписал контракт с российской армией уже во время войны, или был мобилизован осенью 2022 года. Остальные информанты, которых социологи выделяют в отдельную группу, – это участницы движения "Путь домой".

"Мы попытались понять, почему все эти люди не захотели молчаливо покориться судьбе, а решили, несмотря на свои опасения и страхи, что-то сделать, чтобы помочь своим близким. Почему кто-то из них ограничивался обращениями к власти, а кто-то выходил на протест? Изменил ли этот опыт борьбы их отношение к войне и российскому государству? И, наконец, как возможен протест в современной России? – пишут социологи в отчете об исследовании. – Среди наших собеседниц и собеседников в равной мере представлены как противники, так непротивники войны. Непротивниками войны мы называем тех, кто склонен, хотя бы частично, оправдывать войну с Украиной и действия российской власти и говорить о войне как о вынужденной со стороны России мере. Все непротивницы войны в нашей выборке – это матери: четыре матери срочников и одна мать мобилизованного.

Противники войны, напротив, не считают войну оправданной. Их отношение к российской власти является гораздо более критическим. В нашей выборке оказались и те, чьи оппозиционные взгляды сформировались задолго до войны, и те, чья позиция оформилась уже после ее начала, когда они стали следить за новостями, в первую очередь, через оппозиционные СМИ. Противники войны в нашей выборке – это отцы молодых мужчин, подписавших контракт с Министерством обороны после окончания срочной службы и начала полномасштабного вторжения; дочери двух мужчин, которые вступили в ряды российской армии, ведущей войну, добровольно; бывшая жена и подруга двух мобилизованных, и только одна мать срочника.

Мы выяснили, что именно политические взгляды и отношение к войне больше, чем какие-либо другие факторы, повлияли на действия тех, кто пытался помочь своим близким, попавшим в российскую армию".

О полученных результатах рассказала Радио Свобода социолог Ксения Волгина.

Движение "Путь домой"

Один из вопросов, на который мы попытались ответить: каким образом возможно появление протестного движения в России сейчас, при авторитарном режиме, который стал еще более репрессивным после начала войны? Идут репрессии, практически нет организаций, на которые можно опереться, если создаешь движение, активисты все в подполье, уехали или сидят, к тому же запрещено говорить про армию.

И при этом существует "Путь домой". То, что сделали эти женщины, – уникально. Они создали общественное движение в ситуации, когда это кажется просто немыслимым. Один из наших вопросов был: как и почему у них это получилось? Ответ, который мы нашли, таков: во всем виновато государство, ведь во многом создание этого движения было результатом действий государства и взаимодействия с этим государством женщин из семей, которые оказались затронутыми мобилизацией.

Сначала государство провело частичную мобилизацию – это была беспрецедентная мера, которая не применялась на протяжении 80 предыдущих лет, абсолютно никому не понятная. Ее необходимость и полезность в глазах людей, которые оказались ею затронуты, была неочевидна. У нас же идет война, но это вроде как и не война, а "специальная военная операция", военное положение не объявлено, и непонятно, зачем нужна мобилизация.

Проведя частичную мобилизацию, государство создало новую социальную группу, отделив ее от большинства: это мобилизованные и их родственники. Действия государства радикально изменили их повседневную жизнь. Когда у этих женщин забрали их мужей, партнеров, отцов их детей, или же сыновей (там есть и матери мобилизованных), оказалось, что они больше не могут вести свою жизнь так, как вели ее раньше. Их прежняя жизнь разрушилась. Предположим, у тебя есть семья, дети, муж, на этом муже лежат какие-то семейные обязанности, и вдруг у тебя забирают этого мужа, и дальше совершенно непонятно, как должно работать это семейное предприятие. Эти люди каждый день переживают последствия частичной мобилизации.

– В то время как для всего остального общества вроде бы ничего и не изменилось: война идет где-то там, далеко?

– Именно так. Со временем нарастало это ощущение: "Мы – козлы отпущения, нашу жизнь разрушили, нашу стабильность забрали. Наши соседи, друзья, коллеги вообще не понимают, о чем мы говорим: у них всё как прежде, они вообще не в курсе, что мобилизованные мужчины не могут вернуться, что их контракт никогда не заканчивается, это возможно только с окончанием "СВО". Они об этом просто не знают, да и не хотят знать, у них-то самих все в порядке". У участниц "Пути домой" появляется ощущение, что их принесли в жертву, ими заплатили: для всех сохранили нормальность, но ценой их повседневной жизни, комфорта и стабильности.

Когда прошел первый шок от того, как забрали их мужчин, эти женщины стали пытаться понять, что такое вообще "частичная мобилизация", каков статус мобилизованного, какие права есть у мужчин, когда они вернутся обратно. Ведь изначально все думали, что частичная мобилизация – это на время. Не было никакой определенности. Ни Путин, ни представители Минобороны не сказали осенью 2022 года, когда вернутся мужчины. И женщины стали пытаться это прояснить, обращались к государственным представителям, и иногда это было относительно успешно: с ними разговаривали, им пытались как-то помочь.

Но дело-то в том, что даже люди в Министерстве обороны, даже депутаты, которые взаимодействовали с будущими участницами движения, сами не знали, когда все это закончится. А большинство официальных лиц просто пытались побыстрей избавиться от этих женщин. Это длилось какое-то время, и у будущих участниц движения нарастало разочарование и возмущение.

Поскольку никто так и не помог женщинам найти ответы на их вопросы, они могли опираться только друг на друга, делиться новостями, находками, крупицами информации. В августе 2023 года они создали телеграм-канал "Путь домой", а осенью вышли на первую публичную акцию, присоединились к митингу КПРФ. И это был первый раз, когда СМИ действительно обратили на них внимание: о них стали писать, брать интервью. Это воодушевило женщин: хорошо, значит, мы будем действовать именно так. И одновременно стало расти давление со стороны государства, прогосударственных медиа и блогеров. Женщин стали обвинять в том, что они – "неправильные жены", что это "наработочки украинских спецслужб", что им кто-то заплатил, они действуют не в собственных интересах, а кто-то за ними стоит. Мол, "правильные" жены дома сидят, песни поют, мужей ждут и Путину говорят спасибо, если он к ним приезжает. А эти чем-то возмущаются, чего-то хотят, критикуют...

К концу 2023 года представители Минобороны стали открыто говорить, что мобилизованные не вернутся, пока не закончится "СВО", а когда она закончится, никто не знает. Последней надеждой женщин была "прямая линия" с Путиным. Они написали очень много вопросов, но Путин их просто проигнорировал – и это стало последней каплей. Женщины поняли, что все официальные каналы, которые они испробовали, не работают. Единственное, что работает, это, видимо, публичные акции, потому что на них хотя бы обращают внимание СМИ, а со всем остальным они просто остаются невидимыми. Таким образом, получилось, что они были просто вынуждены перейти к коллективному протестному действию.

В ситуации современной авторитарной военной России именно государство является тем, что подталкивает людей, мобилизует их на возмущение и протест. В случае "Пути домой" мы видим ситуацию, когда государство сначала создает социальную группу, отделяет ее от большинства, а потом в результате взаимодействия с государственными представителями участницы этой группы постепенно понимают, что у них просто нет другого способа повлиять на что-то, кроме публичного протеста. Все, что им остается: или ждать, когда "СВО" закончится, понимая, что их близкие каждый день рискуют жизнью, их каждый день могут убить или покалечить, или действовать коллективно, выходить на акции, пытаться делать что-то публично, так как другого способа привлечь внимание к проблеме в текущей ситуации не существует.

– В результате безуспешной борьбы с государством эти женщины изменили свое отношение к режиму?

– Они не изменили отношение к режиму радикально. Те, кто поддерживал Путина и оправдывал войну, продолжили это делать. Но при этом они стали более критичны по отношению к разным аспектам государственной политики. Стали задумываться: вот нас поливают помоями провластные СМИ, Соловьев какие-то ужасы говорит, то есть они про нас врут, – тогда получается, что они врут и про всё остальное? Может, они и про Навального тоже врали, что ему Госдеп деньги платил? И про войну они говорят, что там все отлично, а может, и это не так?

Опыт взаимодействия с разными государственными представителями тоже во многом подорвал доверие этих женщин к государству. Они поняли: государству они попросту не нужны. У многих раньше было ощущение, что государство выполняет свои функции, что у него есть обязательства по отношению к гражданам, оно даже заботится о них. Когда женщины столкнулись с тем, что в новых сложных ситуациях никто им не помогают, отношение изменилось. Они не перестали любить Россию и в целом поддерживать режим, если делали это раньше, но пересмотрели свое отношение к разным аспектам действий государства, его политики в области СМИ, информирования населения, подавления протестов, репрессий, частичной мобилизации. Их отношение ко всем этим вещам стало очень политизированным, и вот это как раз кардинальное изменение.

Мотивации военнослужащих

– Беседуя с этими женщинами, вам косвенным образом удалось получить и данные о мотивации российских мужчин, которые отправились на войну с Украиной, будь то по мобилизации или добровольно, по контракту. О чем тут идет речь?

– Есть важная вещь для понимания того, почему сформировалось движение "Путь домой". Это женщины, у которых до войны все было в порядке, они не были радикально бедными. Я могла бы сказать, что они относились к среднему классу, но в России непонятно, что такое средний класс, поэтому скажем, что у них была стабильная жизнь и достаточно денег, иногда гораздо больше среднего по сравнению с их окружением, для того, чтобы жить и не тужить. Поэтому им не особенно нужна была та компенсация, которую государство предложило им в обмен на их мужчин.

Почему же мужчины оказались на войне? Некоторых просто застали врасплох. Не все были осведомлены о том, что нельзя брать повестку и идти в военкомат, даже если тебе рассказывают, что это просто для сверки данных: если ты не читаешь постоянно оппозиционные СМИ, то не знаешь об этом. С некоторыми произошло именно так. Они получили повестки, им сказали: просто зайдите в военкомат, мы хотим кое-что проверить. Они зашли, и их отправили в армию. А кто-то пришел в военкомат, и его запугали: или сейчас ты поедешь в армию, и мы обещаем, что не отправим тебя на передок, или пойдешь в тюрьму. Они вынужденно согласились.

У части мужчин было ощущение: ну, я же мужик, как это я не пойду на войну – что люди подумают? Они, что называется, боялись "потерять лицо". Кто-то думал: как это я буду в тюрьме, это же такой позор, да я там и не выживу... А про войну они думали, что на самом деле это будет не вполне война, а скорее как срочная служба в армии, ничего опасного, может быть, даже весело. Кому-то из них пообещали: вы, мол, будете глубоко в тылу, и ничего с вами не случится. Поэтому там было такое взвешивание издержек от уклонения: тебя могут арестовать, посадить в тюрьму, это публичный позор, и непонятно, когда выйдешь, что с тобой будет. А если ты соглашаешься на мобилизацию, на этой чаше было: окей, полгодика там побудешь где-то в тылу (не отправят же меня на передний край, я же не профессиональный военный, ничего не умею), это будет не опасно, а потом меня вернут. Они взвешивали эти две вещи, и мобилизация побеждала.

– Иными словами, их во многом обманули?

– Да. Иногда это был намеренный обмен, а иногда – просто отсутствие информации, в том числе и у сотрудников военкоматов.

– Получается, что на войну многие пошли вовсе не из патриотических соображений, как это пытается представить российская пропаганда?

– В нашей выборке из 25 человек по патриотическим соображениям на войну пошли ровно два человека (обоих потом пытались оттуда вытащить дочери). Это были мужчины старшего возраста, около 50 лет, которые смотрели государственные СМИ, болели душой за "своих": восемь лет бомбили Донбасс, нам нужной пойти и защитить его, там же живут русские люди! При этом у обоих был личный кризис: с моей жизнью происходит что-то непонятное, что делать, не знаю, вот пойду хоть на войну.

У обоих этих мужчин были очень далекие от реальности представления о том, что происходит на войне. Они думали: нам уже за 50, у нас совершенно другая специальность – не отправят же нас в мясорубку? Но их, конечно же, отправили в мясорубку. Один из них попал в Донецк, где были очень кровожадные командиры, которые над ними издевались, непрерывно отправляли людей на "мясные штурмы", избивали.

И в то же время этот человек понял, что местные жители в Донецке ненавидят их, обвиняют в том, что идет война и они не могут нормально жить. В результате он разочаровался. Его отношение к России, к Путину не изменилось, но он говорит: "Всё, я лично не хочу в этом участвовать, ведь я думал, что я тут защищаю людей, делаю хорошее дело, а эти люди меня просто ненавидят! Если я тут останусь, я просто очень скоро умру".

Примерно то же самое произошло со вторым мужчиной. Он понял, что долго там не протянет. Он думал, что будет таким героем, не позволит погибнуть молодым мальчикам, а оказалось, что он, как и они, – просто "мясо", расходный материал. Опять же, и он не переосмыслил своего отношения к каким-то большим вещам, вроде того, нужна эта война или нет, но он не захотел больше в этом участвовать.

Очень похожие истории были с контрактниками, молодыми мальчиками, которые могли сами подписать контракт в начале "СВО", еще до объявления частичной мобилизации, потому что им пообещали: и героем будешь, и денег тебе заплатят. В какой-то момент они тоже решили, что не хотят больше там находиться, так как это очень опасно, а они – просто расходный материал, который отправляют на "мясные штурмы", ставя их жизни ни во что, поэтому нужно просто спасаться оттуда любыми путями.

– Кто-то из мобилизованных – близких ваших информантов – приезжал в отпуск?

– Да, и всё это очень печально. Это тоже внесло вклад в желание участниц движения "Путь домой" что-то делать для того, чтобы вытащить оттуда своих партнеров и бороться за них. Когда мужья приезжали в отпуск, женщины видели, что они изменились, у них развивается ПТСР, ничего хорошего с ними там не происходит, эта война меняет их, и не очень понятно, можно ли будет как-то отмотать обратно этот процесс. Опыт этих отпусков усилил ощущение, что твоя жизнь больше не нормальная.

Но также это усилило ощущение, что большинству нет дела до того, что происходит с этими людьми. В одном из интервью женщина рассказывает, как ее муж приехал в отпуск, и они с друзьями пошли в ресторан. Они хотели поставить какую-то песню про "вагнеров", а им сказали: нет, у нас тут свадьба, мы не будем ставить ваши военные песни. И он просто в шоке позвонил жене, сказал: все, я уезжаю, что это такое, для чего мы там рискуем жизнью?! Или, например, когда мужчины приезжали в отпуск, люди задавали им вопросы, вроде: а ты там убил кого-нибудь, а как это – убивать людей?

Все эти моменты еще раз подчеркивали, что они не принадлежат больше к большинству. "Есть большинство, у этих людей жизнь идет своим чередом, у них нет никакой войны, а мы за все это платим. Наши мужья страдают, они могут в любой момент погибнуть за какое-то посмертное признание героями, а зачем нам посмертное признание, нам нужны живые мужья, партнеры, сыновья!".

Некоторые наши информанты рассказывали: если ты хочешь поехать в отпуск, то за каждый день платишь командиру (в конкретном случае это было три тысячи рублей в день). Иначе, даже если отпуск тебе положен, ты его не получишь. О коррупции в российской армии написано много, а вот в связи с мобилизацией эта тема раскрыта не до конца.

Отношение общества к участницам движения

– Движение "Путь домой" не получило массовой поддержки в российском обществе, даже среди тех, у кого тоже воюют близкие. Как вы думаете, почему?

– Прежде всего, про него мало кто знает. Я, например, спрашивала у первой группы информантов (это матери срочников и родственники мобилизованных): а вы знаете, что есть такое движение? Они отвечали: нет, мы никогда про такое не слышали.

Кроме того, на это движение были нападки с разных сторон, не только со стороны государства и прокремлевских СМИ. И либеральная общественность говорила: что это за женщины такие, они не хотят прекращения войны, они просто хотят вернуть своих мужей?! Но оппозиционно настроенные люди с либеральными взглядами и провоенные националисты, – это две очень небольшие группы в российском обществе. При этом есть большие группы достаточно аполитичных людей, которые скорее всего просто не знают про это движение, а соответственно, не могут поддержать его или не поддержать.

Есть и другой интересный вопрос: почему одни родственники пытаются вернуть своих мобилизованных, а другие не пытаются это сделать? Тут есть момент некоторого смирения, упования на государство, доверие ему: раз уж они там, наверху решили, что нужна эта мобилизация, значит, надо идти воевать.

Кроме того, это очень сильно зависит от ситуации внутри семьи. Что мы видим в случае с движением "Путь домой", которое в основном составляют жены или партнерки мобилизованных мужчин? В этих семьях, как правило, хорошие отношения и налаженный быт, соответственно, твой муж тебе нужен. Но, если, например, у тебя забирают на войну брата или отца, с которым ты не общаешься уже 15 лет, или даже сына, но ему уже 40, у него своя жизнь, и он сам принимает решения, это уже несколько другая ситуация. Тут связь уже не такая сильная, ты не чувствуешь вправе бороться за этого человека, указывать ему, что делать. Или, скажем, твой муж не зарабатывал, пил и терроризировал семью, а тут – с паршивой овцы хоть шерсти клок – материальная компенсация.

Другие близкие военнослужащих

Часть наших информантов – это люди, не имеющие отношения к движению "Путь домой". Мы разделили их на две группы по принципу отношения к войне. В первую попали матери срочников, которые оправдывали войну, а кто-то и поддерживал: "да, правильно, маскировочные сети плетем" или "ну, раз государство решило, значит, в этом есть в этом какой-то смысл". Туда попала также одна мать мобилизованного с такими же взглядами: она не пыталась вытащить своего сына с войны, а лишь добивалась, чтобы ему предоставили компенсацию и необходимую медицинскую помощь в связи с травмой, которую он получил, уже будучи мобилизованным.

Вторая группа – это близкие военнослужащих, которые не поддерживали войну. Там была одна мать срочника, два отца молодых людей, подписавших контракт вскоре после начала войны, две дочери мужчин, которые подписали контракт из-за своих патриотических взглядов, а также подруга и бывшая жена мобилизованных.

В случае со срочной службой существуют выработанные правовые механизмы, которые можно использовать. Ты можешь позвонить в помогающую организацию, и тебе подскажут, что делать. Если же ты пытаешься во время войны помочь мобилизованному или контрактнику, это уже гораздо сложнее: здесь эти правовые механизмы не работают, и не очень понятно, что делать.

– Какие же стратегии борьбы за своих близких избирали эти люди?

– Матери из первой группы главным образом пытались использовать формальные и правовые методы: обращались в помогающие организации, звонили в часть, писали запросы в военную прокуратуру, общались с самыми разными представителями армии и Минобороны. Там были ужасные ситуации. Некоторые молодые мужчины не должны были оказаться на срочной службе из-за проблем со здоровьем, но, несмотря на это, их призвали. В армии их здоровье очень сильно ухудшилось. Кому-то удавалось помочь более успешно, кому-то – менее. Но очень помогло то, что в какой-то момент срочная служба закончилась, и они все вернулись.

В случае второй группы, где большая часть родственников пыталась помочь контрактникам и мобилизованным, ситуация была другая. Они тоже обращались к НКО, но достаточно быстро поняли, что правовых методов помочь их близким просто не существует: нельзя взять и расторгнуть контракт с армией после объявления частичной мобилизации, можно только или дезертировать, или подписать отказ, и ты будешь арестован. Соответственно, они пытались что-то делать вне налаженных правовых и формальных процедур.

Кого-то удавалось вытащить, но не очень многих. Например, дочери двух военных на момент разговора с нами только планировали спасти своих отцов. У одной отец пропал без вести, и она пыталась его разыскать. Другая ждала своего отца в отпуск и собиралась отправить его на медицинское обследование, так как у него были противопоказания для службы по здоровью. Но там еще нужно было убедить отца в том, что ему нужно спасаться. С одной стороны, он понимал, что просто погибнет, если останется на войне, но с другой стороны, у него были достаточно депрессивные и фаталистические идеи: ну, погибну и погибну, ничего тут не сделаешь.

Мы поговорили с двумя людьми, которые помогали своим сыновьям, подписавшим контракт с армией после начала войны. Там ситуация разрешилась – они написали отказ от участия в боевых действиях. В одном случае это помогло, так как отказ был подписан еще до отправки на фронт. Домой парня, конечно, не отпустили, но оставили работать где-то не на передовой, и воевать ему не пришлось, при этом контракт у него бессрочный. Во втором случае отец посоветовал своему сыну написать отказ, он и несколько его сослуживцев сделали это, уже будучи на территории Украины и под впечатлением от того, что они, по их же словам, просто "мясо". Их арестовали. Стало происходить что-то непонятное, и отец вместе с другими родственниками арестованных мужчин поехал в Донбасс. Дальше его сына чуть не убили: его забрали "вагнерá", пригрозили расстрелом, но потом взяли на какие-то работы. Но затем сыну вдруг дали отпуск, и он на время вернулся домой. Как я понимаю, они оба на момент интервью считали, что лучше пойти в тюрьму, чем вернуться на фронт.

– Как явствует из вашего отчета, у некоторых срочников были проблемы со здоровьем, предполагавшие освобождение от службы. Они что же, не понимали, что нездоровому человеку просто опасно идти служить?

– А люди не так думают про эти вещи. Эти молодые люди жили в небольших городках или поселках, где военная служба – нормальная часть жизни любого мужчины, да еще и практически единственный социальный лифт. Там у человека не так много возможностей найти работу, и тот факт, что ты отслужил в армии, в будущем помогает. Кроме того, есть давление общества, представление о том, что всем нужно служить в армии. А еще ты ведь проходишь медицинское освидетельствование, и тебе говорят: ты здоров и годен к службе. Это веское слово государства. "Ну ладно, раз они считают, что я здоров, пойду служить".

– Профильные НКО, правозащитные организации реально помогали в этой борьбе родственников за своих близких?

– Да, насколько это возможно. Они могут предоставить адвоката, дать подробную инструкцию, как действовать, кому писать, что делать. Но это не всегда работает, и это не их вина. Успех этого предприятия сильно зависит от того, кто находится с обратной стороны. У твоего сына может быть или хороший командир части, или полный урод. Если это приличный человек, то он войдет в твое положение: он же не хочет, чтобы у него в части кто-то умер, и попытается что-то сделать. Государственные органы обязаны отвечать на запрос, но это могут быть отписки. Больных людей нельзя отправлять в армию, но их отправляют. Им обязаны оказывать медицинскую помощь, но могут и не оказывать.

Выводы

– Даже поняв, в какую беду попали их дети в российской армии, некоторые матери все равно продолжают говорить, что служить в ней надо. Интересно, что еще должно произойти, чтобы люди поняли: российская армия – крайне опасное место?

– Эта установка очень сильна у матерей, которые изначально были лояльны к государству. Я не знаю, как ее можно изменить. Они говорили: да, нужно, чтобы более внимательнее относились к здоровью наших мальчиков в армии, чтобы все-таки были медицинские проверки и, если нужно, предоставляли медицинскую помощь, но нет, все-таки армия нужна, все-таки она делает из мальчика мужчину. Мне кажется, эта установка связана с некоторым общим доверием к государству, глубокой лояльностью к нему, которая в свою очередь, возможно, напрямую связана с материальным положением этих матерей и сыновей.

Мы видели из нашего предыдущего исследования "Не будите великана", что уклоняются от призыва те, у кого есть какие-то карьерные возможности, не связанные с силовыми органами, или есть деньги и возможность уклониться. Если же всего этого нет и, опять же, они живут в небольшом поселке, где можно делать карьеру разве что в армии или в полиции, но для этого все равно нужно сначала отслужить в армии, то вряд ли ты будешь уклоняться. Эта установка упования на государство очень сильно связана с социальным и материальным положением. У людей просто нет другого выхода. Неспособность поставить под вопрос ужас российской армии, нарушения, которые там происходят, сильно связан с тем, что реальные возможности, которые тебе доступны, очень сильно ограничены, и армия – это выбор без выбора.

– Какие чувства испытывали люди, которые боролись за своих близких?

– Некоторые матери, с которыми мы беседовали, плакали во время интервью. Все очень переживают за своих близких. У них очень много печали, депрессии, тоски. Но тут интересное различие. У матерей срочников эти негативные эмоции остаются не направленными: "ну, вот жизнь такая, что поделаешь, ужас, кошмар, непонятно, что с этим делать"… А у участниц движения "Путь домой" есть конкретные адресаты, которых они обвиняют в том, что они переживают всю эту тоску, стресс и депрессию: эти адресаты находятся на стороне государства, принимают решения, отвечают за частичную мобилизацию. Когда эмоции направлены, они становятся движущей силой для политической борьбы.

– То есть, на ваш взгляд, участницы движения "Путь домой" все-таки ведут именно политическую борьбу?

– Я думаю, большинство из них не хотят вести никакой политической борьбы, но они ее ведут. Им просто приходится участвовать в каком-то коллективном действии, заниматься протестами. Во многом это получилось из-за действий государства. Оказалось, что в российской ситуации государство может внести важный вклад в формирование протеста против себя. Оно может сделать достаточно, чтобы люди, у которых нет никаких ресурсов и желания с ним бороться, начали это делать.

Это один из важных выводов из нашего исследования. И другой вывод: мобилизация – это очень новая мера по разным причинам, и она привела к изменению социального контракта между государством и обществом. Раньше социальный контракт был такой: вы не вмешиваетесь в политику, а мы вам обеспечиваем экономическую стабильность, вы живете более-менее нормально, но не нужно пытаться выбрать другого президента. Частичная мобилизация это изменила, она провела внутри общества границу. Осталась большая часть, которая живет нормально, и "вашу стабильность мы сохраняем, но, к сожалению, в нашей новой ситуации с войной приходится выбирать кого-то, у кого больше не будет никакой стабильности, кого мы просто исключаем из этого большинства". Это и есть новый социальный контракт.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться